Багровый лёд.pdf - KiRA Leno4kin

Please enable JavaScript to view the full PDF

Красный, кроваво-красный оттенок бросался в глаза. Всё вокруг меня словно таяло как багровый лёд, стекая по всему телу. Я задыхался этим красным цветом и словно все больше и больше погружался в свое сознание. Погружался в собственную кровь. Кровь, кровь, моя кровь. Теплая струя пульсирует во мне. Она быстро переливается по каждой артерии, каждой вене. Я жадно вгрызаюсь в собственное запястье, разрывая плоть я даю себе свободу. Я освобождаюсь, освобождая то, что внутри меня. Свобода хлещёт из разорванных артерий, я сам вытекаю вместе с ней. Наконец-то, словно научился дышать. Раз за разом я вгрызаюсь в свою руку, кровь не прекращает идти. Моё кровоизлияние никогда не остановится. Хочу истекать вечно, хочу освободиться от этих границ. Плоть — всего лишь клетка. Кровь — вот что наполняет меня, вот что есть я на самом деле. Вот что такое настоящее блаженство. Быть свободным. Я больше ни о чём не думаю, глаза застелила красная пелена, больше ничего не беспокоит меня. Моя кровь бесконечна, она появляется, независимо от того сколько капель я уже пролил. Плоть восстанавливается, как бы я не старался, эта противная корка появляется снова, и я ничего не могу поделать, кроме как продолжать вгрызаться в собственные конечности, чтобы освободиться. Маленький провинциальный городок на юге сильной и независимой. За окном капает дождь, часы указывают на то, что все хорошие детки уже давно спят, лишь истошный женский крик уничтожает атмосферу спокойствия. Вслед за ним слышен детский плач, принадлежащий новорожденному ребёнку. Мать решила родить без врачей, в домашней обстановке. Хотя, вряд ли это было её решением, вряд ли она вообще осознавала, что ей придётся его принимать. Спектр её мыслей был не столь велик. Беременность стала для неё сюрпризом, поэтому она не хотела ломать голову. Женщина доверяла матушке природе и Господу. Не обделяла она вниманием и соседа, от которого забеременела. Правда ему она доверяла только с помощью бутылки «Столичной», которую он и сам часто звал на помощь. Стоит ли говорить, что о благополучии своего новорождённого сынишки она думать не хотела и кроме примитивных действий, которые вынуждала её делать всё же не до конца умершая и от того ещё более лицемерная совесть, она ничего для него не делала. Думала она о нём настолько мало, что когда её семилетний сын споткнулся и упал, ударившись головой о стол, она решила, что достаточно будет его просто накормить. Мальчик жаловался на сильную боль, но мать ничего не делала, до того, как он, скорчившись, перестал говорить и лишь что-то бубнел себе под нос. Острое нарушение мозгового кровообращения сказали врачи. Мальчик никогда больше не встанет на ноги, никогда не будет гулять за ручку с девушкой, никогда не покатает на спине своего ребёнка. Он мало что понимал, но видя как на его мать надевают наручники, видя как на него смотрят врачи и какие-то угрюмые мужчины в форме, и не чувствуя ничего, пытаясь пошевелить хоть пальцем на ноге, он понимал, что с ним что-то не так, и нормальным ему уже не стать. Прошло пару месяцев, врачи приходили к нему в палату каждый день и спрашивали, как он себя чувствует. Мальчик мало говорил, но хорошо держался и старался не плакать. Мама всегда била его когда он плакал и мешал ей проводить время с дядей Толей, поэтому он понял, что людям не нравится, когда он плачет. Но ночью ему было как-то особенно невыносимо, он скучал по своей маме, он не понимал, почему не может двигать ногами, думая об этом он не мог не плакать. Чтобы не хныкать, мальчик крепко сжимал зубами своё запястье. Однажды ему было так невыносимо, что он почувствовал солёный привкус во рту. Удивившись, мальчик увидел как по его запястью стекает струйка крови. Он тут же успокоился и перестал плакать. Красная жидкость завораживала мальчика, смотря как она стекает по его руке он чувствовал себя на своём месте. Словно вместе с этой кровью он сейчас отправится куда захочет, он утечет словно река, и вольётся в море. Мысли об этом согревали мальчика и он тихо любовался красотой своей крови. Врачи отругали его и запретили так делать, поэтому он прятал свои раны. Это была его тайна, его секретный приём, с помощью которого он справлялся со своим одиночеством. Спустя пару месяцев за мальчиком приехали те самые мужчины в форме, в ответ на вопросы о своей маме один из них погладил его по голове и сказал что ему лучше забыть об этом. Они сказали мальчику что он отправится в новый дом, где такие же дети как он. В том округе был один единственный приют для детей. Привезя его туда на своём бобике, двое мужчин лишили себя ответственности и спокойно выдохнув оставили мальчика там. Мальчик больше никогда их не видел. В этом приюте было не так много детей и одна единственная воспитательница. Завтрак, обед и ужин детям устраивал спонсор, столовая, что находилась через дорогу. Там ему подарили инвалидную коляску, которая теперь заменяла ему ноги. Мальчик мог их ощущать, но не мог ими пошевелить, будто бы они просто не слушаются его. Он не смог подружиться с остальными детьми, поначалу они смотрели на него с интересом и жалостью. Они разговаривали с мальчиком и делали вид, что хотят с ним дружить. Он верил им, но уже спустя неделю этот интерес пропал и перерос в нечто совершенно противоположное. Мальчик не мог играть в догонялки или в футбол, поэтому очень быстро стал обузой. Остальные мальчики и девочки хотели уйти бегать и резвиться, как это и положено детям, но не могли этого сделать когда рядом с ними тот, кто не может даже встать. Уже спустя пару дней им это надоело и они начали донимать мальчика. Все они начали его игнорировать, и при возможности всячески задирать. Им надоело притворяться будто бы они не замечают его инвалидности, поэтому они начали относиться к нему как к неполноценному, как к тому над кем можно посмеяться, ведь он ничего не сможет сделать в ответ. Однажды, мальчик увидел, что на тумбочке возле кровати его соседа, который был на 2 года старше, стоял красивый медвежонок. Мальчику очень понравился этот медвежонок и он застыл смотря на него с улыбкой. Но тут, подошел тот самый сосед и начал кричать, что мальчик хочет украсть игрушку, которую ему подарила его будущая мама. Бедный мальчик испугался и начал просить прощения, повторяя, что всего лишь смотрел, но детям было всё равно. Повод был только прикрытием, на самом деле им просто хотелось поглумиться над кем-то. Детям надоели игрушки, им хотелось поиграть с кем-то живым. Под хохот толпы двое мальчишек схватили его и стянув с коляски повалили на пол. Мальчик пытался сопротивляться, но его руки прижали к полу, а ногами двигать он уже и не пытался. Толпа детей начала стягивать с него штаны и тыкая пальцами смеяться над ним. Мальчик ничего не мог поделать, а только смущенно, со слезами на глазах смотрел в потолок и мечтал о том, чтобы превратиться в собственную кровь и растекаясь по комнате сбежать из этого места. Но тут в толпу вбежала девочка из старшей группы. Мальчик сразу узнал её. Эта девочка была единственной, чей взгляд был настоящим, она смотрела на него как на человека и всегда помогала. Девочка начала кричать на остальных детей и отгонять их от мальчика. Толпа начала расходиться, но мальчику от этого легче уже не становилось. Ему было невероятно стыдно, он чувствовал себя униженным, и когда девочка взглянув на него грустными глазами начала подтягивать его штаны, он не выдержал и со всей силы что была в его руках толкнул её. Мальчик не мог вынести того, что девочке приходится такое делать. Мальчик такой же как она, он не немощный, человеку не должны помогать в таких вещах. Если он даже не может без проблем подтянуть собственные штаны, то какой из него мужчина? Девочка решила оставить мальчика одного, с чем он был солидарен. И тогда, валяясь на полу, и понимая, что не позвав воспитательницу, он не сможет самостоятельно взобраться на инвалидную коляску, мальчик наконец осознал, что он обречён на жалость окружающих. В этот день мальчик до вечера пролежал на кровати, кусая свою кожу на предплечье, там где это будет незаметно окружающим, и успокаивался, чувствуя как стекает его кровь. Когда мальчик пришёл в себя, ему стало стыдно перед девочкой. Она ведь его единственный друг, она хотела помочь. В том, как она относится к нему виноват только он, она не может не смотреть на калеку с жалостью. Девочку зовут Алёна. Это имя нравилось мальчику. Оно, по непонятным причинам, ей подходило. Мальчик много думал об Алёне перед сном, она была то-ли на 3, то-ли на 4 года старше него. Ему было так приятно играть с ней, он был так рад, что у него появился друг, что кому-то понастоящему не всё равно, что с ним. Мальчик решил, что завтра извинится перед ней. Утром, завтракая, мальчик так и сделал. В ответ она улыбнулась и произнесла: «Ничего страшного, Сём». В ответ мальчик покраснел и отвернулся в сторону, хорошенько её этим рассмешив. С тех пор прошло шесть лет. Алёна и Семён постоянно были вместе, куда бы она не пошла — она всегда возила с собой Семёна или, как она сама его называла, «Сёму». Всё это время он ощущал себя словно в сказке. Дружба с Алёной скрашивала любые его переживания. Её улыбка была настолько светлой, что Семён готов был отдать свою способность двигаться вовсе, лишь бы эта улыбка никогда не гасла. Они постоянно обсуждали книги, которые по очереди брали в библиотеке, вместе гуляли в парке возле приюта и всячески веселились. Семён начал больше разговаривать, с Алёной он стал более общительным и жизнерадостным, она же в свою очередь никогда не смотрела на него свысока, а лишь жалела, когда тот возвращался после медосмотра с плохими новостями. Жалела так, как бы пожалела любого другого человека оказавшегося в беде. Алёна была очень красивой и милой девушкой, все парни относились к ней вежливо и услужливо, поэтому и к Семёну остальные дети со временём привыкли. Однако некоторые стали недолюбливать его ещё больше, так как Алёна везде возила его за собой. Со временем сердце Семёна билось все чаще и чаще, при взгляде на свою подругу. Чем старше они становились, тем сложнее ему было убеждать себя в том, что он вовсе в неё не влюблён. Несмотря на это, Семён понимал, что она не видит в нём парня, и такой как он станет для неё лишь обузой. Правда, это осознание ни капельки ему не помогало. <center>***</center> Приятный, теплый ветер летит мне навстречу. Я медленно оглядываюсь по сторонам, любуясь уже привычным для меня окружением. Старые лавочки, которые уже давно начали гнить, мусор и уродливая, неровная почва, кривые деревья и неухоженная трава. Но это всё неважно ведь коляску, в которой я сижу, везёт она. — О чём думаешь, Сём? — Паршивое же местечко. — Эх, Сёма-Сёма, не умеешь ты радоваться жизни! Я вот когда с бабушкой жила, мы с ней часто гуляли, даже в этом парке бывали. Везде есть красота, нужно только приглядеться. — Ну и где же тут красота-то? — А ты посмотри, посмотри! — произнесла она и указала пальцем на гнездышко, в котором грелись маленькие птенцы, ожидая свою маму. — Везде можно найти свет, главное захотеть его увидеть. — Наверное, ты права — произнёс я, засмотревшись в её карие глаза, и тут же отвернулся, поняв, что повёл себя странно. — Ты чего это, Сём? Позади меня Натали Портман прошла? — шутливо спросила она. — Просто резко вспомнил, что сегодня у тебя выпускной. Я буду по тебе скучать. — Ну чего ты. Я же не брошу тебя тут одного. Обязательно буду к тебе приходить, как старый добрый друг. —Как старый добрый друг? — Ага! Или как старшая сестрёнка, выбирай, что больше по нраву! — с всё той же неизменно теплой улыбкой произнесла она. Я уже было хотел что-то сказать, как тут нас прервали: — Алён, ты сегодня вечером не занята? — Н-нет, а что? — по девчачьи смущенно спросила Алёна. — Может встретимся сегодня в 7 часов возле заброшенного фонтана? — Я была бы рада… то есть, я хотела сказать… хорошо! — Вот и отлично! Мне оставалось только притвориться, будто меня тут нет. Этого парня зовут Антон, он как и Алёна уже завтра отправится в свободное плавание. Она уже давно неровно к нему дышит и словно светится, когда он подходит к ней поболтать. Он тоже только рад лишний раз с ней позаигрывать, а меня будто бы вообще не замечает. Сегодня похоже он наконец официально сделает первый шаг, Алёна тоже об этом догадывается, поэтому находится где-то между седьмым и восьмым небом от счастья. Впрочем, я не должен думать об этом так. Я рад за неё, наверное, с ним она сможет быть счастливой, в отличии от меня он не инвалид и даже не «младший братишка» для неё. Но, мне так невыносимо больно от этого. Каждый раз, когда я вижу как она ему улыбается, я понимаю что она никогда не улыбнется так мне. Это разрывает мое сердце. Я бы больше всего на свете хотел любить её открыто и быть с ней всегда. Возможно, я хочу слишком многого, но если бы она меня полюбила, так же как я её, то я бы никогда и не вспомнил о том, что сижу в коляске. Как бы я ни старался, я не могу смириться с тем, что я для неё лишь друг. Как же больно, как же невыносимо. Сегодня я расскажу ей о своих чувствах, даже зная наперед её ответ, я должен услышать его своими ушами, иначе будет ещё хуже. Все эти мысли появились у меня в голове всего за секунду. — Ну что, Сём, пошли на обед? — Алёна… — Чего? — Спасибо тебе за все. — ответил я, держа в себе под крепким замком скупую слезинку. — И тебе спасибо, за то, что веселишь меня своей серьёзной рожей! — сказала она и потрепала меня по волосам, на что я в ответ искренне улыбнулся. На обед мы, как всегда, пошли в соседнюю столовую. Не считая нас, там было крайне мало посетителей, поэтому она считалась частью нашего приюта, хоть и не задумывалась таковой. Котлета, макароны, иногда пюре и рыба. Изобилием вкусностей это заведение похвастаться не могло, но исходя из тех немногих воспоминаний из детства, раньше я питался даже хуже. — Алёнка, куда ты собираешься податься после выпуска? — спросила Света. — Я хочу поступить в медучилище, которое рядом с городской больницей. — с уверенностью сказала Алёна пожевывая котлету. — Ого, хочешь стать медсестрой? — ворвался в разговор Дима, который сидел с нами за одним столом. — Ага, типа того. Мне нравится помогать людям, которые в этом нуждаются. В детстве я ухаживала за бабушкой! — Неужто оставишь Семёна тут? — поинтересовался с ноткой пренебрежения Артём, который как раз подошёл к нашему столу со своей порцией хрючева. — Нет, конечно! Сёма мой лучший друг! Да и пропадёт же он без моего мудрого совета! — произнесла она и улыбнулась мне. — Не пропаду. — шепнул я себе под нос, прикусив губу. Алёна этого не заметила, её сразу же отвлекли какой-то новой темой разговора, в которую мне лучше не вовлекаться. Алёна… она была очень красивой и энергичной, поэтому люди к ней тянулись. Будь то ужин или обед, вокруг неё всегда садилось много людей и всем им в разной степени не нравилось то, что за этим столом есть место для меня. Чем старше мы становимся, тем больше парней крутится вокруг Алёны. Я всем им очень сильно не нравлюсь, но дальше пары колких шуток дело не заходило — все прекрасно понимают, что у меня нет никаких шансов и Алёна смотрит на меня только как на больного ребёнка, которому нужна опека. Подумав об этом в очередной раз, я как и в первый начал медленно покусывать свою губу, пока не почувствовал легкий солёный привкус. Закрываю глаза. Ахх, как же хорошо, как же спокойно. Я словно выхожу за свои пределы, словно сейчас я смогу встать, взять её за руку и передать ей все свои чувства в нежном поцелуе, а затем взять на руки и унести в закат. Открываю глаза. Чувствую, как мне хочется истерически закричать и расплакаться, но я уже научился это контролировать. На моем лице не видно ни единой эмоции. — Ну ладно, Алён, до вечера! —помахала рукой Света, перед тем как уйти. — Пока-пока! — ответила ей Алёна. Сразу после этого, она посмотрела на меня грустными глазами. — Сёма, зачем ты снова это делаешь? — Ты о чём? — Не притворяйся, будто не понимаешь! Я же просила тебя не калечить себя. Чем тебе помогает собственная кровь? — Она помогает мне почувствовать себя свободным. Я уже много раз пытался объяснить тебе это. Это мой способ успокоиться. — Но зачем? Что случилось? Я думала ты больше так не делаешь. А теперь я замечаю это за тобой всё чаще и чаще. — Не волнуйся об этом. — произнёс я, стараясь не смотреть ей в глаза. —Почему ты не хочешь поделиться со мной тем что тебя беспокоит? Почему в последнее время ты ведёшь себя так скрытно? Мы же друзья! — Мы оба с тобой понимаем в чём моя проблема. Я благодарен тебе за то, что ты не заставляла меня почувствовать себя неполноценным, но я всё прекрасно осознаю. — Не говори так! Ты никакой не неполноценный! — Кому на этом свете нужен инвалид без дома, без родителей, без родных? Смотря в зеркало я не вижу себя, я вижу лишь свою покалеченную, уродливую плоть, в которую я заключён вместе со своей кровью. Все смотрят на меня свысока, хоть и не подают виду. Каждый из них жалеет меня и думает о том, как ему повезло не родиться мной. Каждая девушка думает обо мне как о дефектном самце, каждый парень думает обо мне как о недоразвитом сопернике, за счёт которого можно выглядеть лучше. Всё что мне остаётся это пускать собственную кровь, чтобы вместе с ней частичка меня вырвалась из той тьмы, в которую я заключён. — Но… это не так. — Просто… не надо давать мне надежду, которую сама же потом разобьёшь. В этом никто не виноват. Дай мне спокойно прожить до конца свои дни. Я уже привык ко всему этому, есть только… — ХВАТИТ! — вскрикнула Алёна и стукнула рукой по столу, в уже, на благо, пустой столовой. — Ты врёшь, всё это — враньё! Ты не видишь себя в зеркале, потому что не умеешь смотреть. Я вижу перед собой очень доброго и умного мальчика Сёмочку, который обязательно найдёт своё счастье. Не я одна вижу в тебе это, обязательно найдётся кто-то ещё, кто увидит тебя настоящего и будет любить! Не надо так говорить и думать. Ты не ненужный и не дефектный, ты есть ты! Ты мне как родной братик! Я сразу увидела твою доброту, то как ты смотрел на других. Ты никогда не желал никому зла, даже когда они издевались над тобой, ты не чувствовал ненависти. Единственное что ты испытываешь это огромная обида на мир, с которой ты обязательно справишься, если научишься замечать хорошее вокруг себя! — Прости, но мне нечего сейчас сказать. Ты всегда относилась так ко всему, но я не в той ситуации, чтобы верить в чудо. Вся моя жизнь наполнена страданиями, и лишь один лучик света, что радовал меня, никогда не был моим. — Какой лучик света? — удивившись спросила она. Я не могу больше продолжать этот разговор. Мне кажется если она ещё раз скажет о том, что я обязательно стану счастливым, я откушу себе язык. Я не могу слышать это от неё, мне слишком больно, ни один порез на запястье не вызывал у меня такой боли, ни одно издевательство не ранило так глубоко как слова любимой о том, что ты обязательно будешь счастлив и без неё. Нет ничего хорошего, что бы я мог заметить. Наверное, не стоит всё-таки утруждать её своими чувствами. Она ничего не понимает, и так определённо будет лучше. — Я хочу побыть наедине. — Но Сёма! — Пожалуйста, сегодня у тебя выпускной — наслаждайся. Разреши мне подумать обо всём. После этих слов я начал медленно укатываться, несмотря на то что Алёна хотела что-то возразить. *** «Где же он?! Наконец-то нашел!» — обрадовался я в мыслях, доставая из дыры под окном небольшой свёрток. Медленно доставая своего блестящего друга, я еле заметно улыбаюсь. Я стащил его два месяца назад, когда мне начало становится невыносимее от того, что мой свет угасает. Ткань, в которую я сворачиваю его — стерильный бинт из медпункта. После каждого использования я хорошенько промываю лезвие, брызгая на него антисептиком, поэтому риск заражения крайне мал. Сняв с руки кожаный браслет, который достался мне после гуманитарной помощи, я обнажаю своё уже знатно искромсанное запястье. Как и сказала Алёна, я почти не занимался этим с тех самых пор, как мы стали ближе, но думаю сейчас у меня появились очевидные причины продолжить. Маленький разрез поперёк. Кровь медленно стекает ладонью, доходя до кончиков пальцев. Я не задеваю свою вену, а лишь делаю много надрезов, иначе мне бы потребовалась медицинская помощь, для которой у меня нет должной сноровки. Впрочем, мне хватает и этого. Приятное чувство спокойствия, словно проходит по мне, расплываясь от места разреза. Недолго ожидая я делаю ещё один надрез, который пересекается с первым, крови становится ещё больше. Больно. Не люблю боль. Люблю свободу. Люблю чувствовать как хоть какая-то часть меня может сбежать. Однажды я обязательно вскрою себе артерию. Говорят артериальное кровотечение сложнее всего остановить, потому что кровь хлещет фонтаном. Да, это определенно то, что помогло бы мне одержать победу над миром. Ещё один надрез и рука уже дрожит, то ли от боли, то ли от экстаза. Закрываю глаза. Чувствуя, как моя кровь выходит, я наконец-то обретаю возможность представить себе то, что мне увидеть не дано. Маленький ребёнок бежит ко мне, весело что-то напевая. Я ловлю его в свои объятия и беру на руки. Я катаю его на своей шее, быстро бегая туда-сюда, словно сказочный дракон, верный своему всаднику. До боли знакомый женский голос зовёт нас ужинать. Я усаживаю мальчишку за стол, а сам ласково целую его мать и свою жену. Она отвечает мне, и хихикнув, обнимает. Слёзы счастья наворачиваются мне на глаза. Я снова возвращаюсь в реальность. Слёзы меняют своё естество. Теперь они вовсе не соответствуют моим мечтам, а являются результатом их недостижимости. Сеанс окончен, я уже слышу, что все собрались на улице. Перед тем как наступит 7 часов вечера, я должен кое-что сделать. Медленно протирая лезвие, я, позаботившись о своём запястье, иду к Алёне, словно на исповедь. Медленно покатывая свой персональный транспорт, я успешно завершаю поиски. — Вот ты где, Сём. Я искала тебя. — обеспокоено произнесла Алёна. — Зачем? — сказал я, давая ей возможность высказаться первой. — То, что ты мне сказал сегодня… Сёма, я не хочу чтобы ты был несчастен. Я всегда видела в тебе добро, и я знаю, что такой хороший человек как ты, не может быть не награждён за эту доброту. Ты обязательно станешь счастлив. Не нужно зацикливаться на плохом. Отбрось всё что тебя угнетает и иди навстречу новому. Если ты сможешь уверенно двигаться в будущее, несмотря на то, что ты пережил, то ты обязательно найдёшь свой смысл жизни. — Тебя мне тоже отбросить? — сквозь зубы спросил я. — Что? — В моей жизни не было ничего хорошего кроме тебя. Я люблю тебя всей душой и телом. Всё время, я думаю о том, что с тобой я могу забыть обо всём на свете, думаю о том что хочу поцеловать тебя и прижать к себе так крепко, как только смогу. Разговаривая с тобой, я чувствую себя счастливым. Я постоянно представляю, как провожу с тобой каждое мгновение своей жизни, и умирая держу тебя за руку. Каждый день, мне больно от того, что ты никогда не посмотришь на меня так, как ты смотришь на Антона. Мне невыносимо от того, что ты смотришь на меня, как на больного ребёнка, хоть я таковым и являюсь. Я понимаю, что всё логично, что я не должен страдать из-за этого, что это было очевидно с самого начала, но как бы я себя в этом не убеждал, это не помогает мне заглушить боль от того, что единственный цветок в моей пустыне сорву не я. Как я могу справиться с этим? Ты раз за разом повторяешь, что я найду своё счастье, но моё счастье это ты, и ты уходишь от меня. Всё что мне остаётся — пускать свою кровь и представлять как ты счастлива со мной. Как я могу это отбросить? Говоря это, я смотрел ей прямо в глаза и видел, как они наполняются слезами. Она молча слушала и расплакалась, когда я закончил. На её лице было всё написано. Она прекрасно всё понимала, но не знала как ей нужно поступить. Всё очень просто, этот аспект не вписывался в её идеологию. Она не знала, как ей вести себя со мной, и поэтому до последнего делала вид, что не понимает, что я в неё влюблён. Наверное, не стоило её этим утруждать. Чувство вины, накатило на меня, вместе с осознанием, что теперь никаких «но» уж точно быть не может и все мои мечты останутся мечтами. Я прекрасно понимал это и раньше, но какая-то часть меня, глубоко внутри, надеялась, что у меня есть шанс. Алёна сдерживаясь, чтобы не всхлипнуть, нежно поцеловала меня в лоб и усевшись в кресло рядом с моей коляской, взяла меня за руку. Она смотрела куда-то в сторону, и пуская совсем не те слёзы, на которые рассчитывает парень, признаваясь девушке в любви, просила у меня прощения. Осознавая, что сейчас происходит, я захотел вдавить свои глаза глубоко в черепную коробку и больше никогда не смотреть, на этот мир, и уж тем более в глаза девушки, которую я поставил в столь неловкую ситуацию. Чёрт, я по настоящему жалкий ублюдок. Зачем я это сделал? Ведь и так было всё понятно, но нет, я включил свой эгоизм, думая, что кто-то мне чем-то обязан. Мы молча сидели так минут 5, пока она не взглянула на меня своими заплаканными глазами, и не ушла, попросив прощения в последний раз. Часы дошли до 7, куда она ушла было очевидно. Я сконцентрировал все свои силы, на то, чтобы не закричать, когда она сидела рядом, чтобы не заставлять чувствовать себя ещё более виноватой, но когда она ушла удержаться я уже не мог. По моим щекам покатились слёзы, одна за другой они стекали по моему лицу, падая вниз. Я расплакался так, будто вернулся в детство и в очередной раз был кем-то избит и унижен. Господи, это был последний рубеж. Моя жизнь кончена. В ней не осталось ни кусочка счастья. Боже, за что, за что ты сделал меня таким? За что ты поместил меня в это тело? За что ты вынудил меня пережить всё это? Как ты мог всё это допустить, если ты вообще существуешь? Я должен, я должен… должен сделать глубокий надрез, чтобы выбраться отсюда, выбраться из этого ада, сбежать от страданий, но я не могу. Я слишком сильно боюсь, боюсь что по ту сторону не увижу ничего. Страх наполняет меня, когда я думаю о том, что забуду даже о собственных страданиях, перестав чувствовать даже свою боль. Слабак, жалкий слабак. Мерзкая тварь, которая вынудила бедную девушку плакать из-за своих проблем. Паршивый мальчишка, возжелавший большего, чем ему уготовано. Отвратительно, я отвратителен, весь мир отвратителен. Лишь она не была отвратительной, лишь она. Эти мысли мучили мою голову несколько минут, пока я не решил, что хочу увидеть её снова. Мне было всё равно, что будет дальше, я просто хотел ещё раз на неё взглянуть. Взяв себя в руки, я направился к фонтану. Почему-то ни её, ни Антона там не было, поэтому я решил приблизиться. Что-то неладное чувствовало моё сердце. Пройдя чуть дальше, я наконец-то их увидел. — Пожалуйста, пожалуйста хватит! Прекрати! Не надо! — вскрикивала Алёна, на что в ответ ей последовал удар в живот от Димы, что стоял впереди девушки. Он ударил её так сильно, что у той начался рвотный позыв, который был во время заблокирован, какой-то тряпкой, что ей засунул в рот другой парень, что держал её сзади. Увидев эту картину, я в шоке пытался как можно быстрее приблизиться и помочь ей, совершенно забыв кто я. — Что вы делаете, ублюдки?! Отпустите её немедленно! — завопил я, пытаясь добраться к ним как можно ближе, чтобы вырвать оттуда Алёну. В ответ на это Дима, посмеявшись, лишь толкнул ногой мою коляску, чего было достаточно чтобы вывести меня из строя. — А то, что? — саркастично спросил уже прижимающий Алёну к дереву Антон. — Оставьте её в покое немедленно или сдохнете! — Я пытался ползти к Алёне, и кричать как можно громче, чтобы кто-то услышал. Самой Алёне закричать мешал кляп во рту. Я мог лишь по её глазам понять, что она чувствует. И от этого вида я впадал в бешенство. В ответ на мои старания, они лишь улыбнулись, и когда я подполз достаточно близко, незанятый Алёной парень со всей силы ударил меня ногой по голове. Перед глазами всё побелело и я вспомнил о том, как упал в детстве. Немного придя в себя, я понял, что мою голову вжимает в грязь чей-то ботинок, и исходя из того, что Антон привязывал руки вырывающейся Алёны к дереву, несложно было догадаться, что это был Дима. Перед глазами всё вертелось из стороны в сторону. Алёна смотрела на меня глазами, умоляющими о помощи. Я всеми силами пытался вырваться, но в ответ на это я получил ещё один сильный удар. Дима придавил мою шею коленом в землю, заблокировав руки. Вокруг валялось куча бутылок. Было очевидно, что они в стельку пьяные. Я всё кричал и кричал, чтобы хоть кто то услышал. Но никто не спешил на помощь. — Оставьте её в покое. Что она вам сделала? Зачем, зачем вы это делаете? — истерически спрашивал я. — Она меня бесит, сучка вроде неё, думаюшая, что она лучше других, вечно возящаяся с инвалидом не получит ничего кроме презрения. Она делает всё это с таким видом, словно горит желанием помогать другим, но очевидно, что она ничем не лучше нас — развязно ответил Антон. — Эта девка всё время смотрела на всех своими дебильными глазами, полными «добра». Терпеть не могу. Такая дрянь так и просится чтобы её хорошенько трахнули, опустив с небес на землю. Сама потом спасибо скажет. — НЕ СМЕЙТЕ! НЕ ВЗДУМАЙТЕ! Я УБЬЮ ВАС, Я СОТРУ ВАС С ЛИЦА ЗЕМЛИ, УБЛЮДКИ! ОСТАВЬТЕ ЕЁ В ПОКОЕ! ВАС НАДОЛГО ЗАКРОЮТ, ОЧЕНЬ НАДОЛГО ЕСЛИ ВЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ОСТАНОВИТЕСЬ. — Ты с ума сошёл? Кто нас посадит? Никто даже разбираться не будет. Кому есть дело до какого- то детского дома в посёлке. — в ответ на мои слова они лишь рассмеялись. — Тебе остаётся только смотреть, как и подобает жалкому подобию человека. — сказал Антон и расстегнул ремень. Я кричал, кричал так громко как только мог. Я со всей дури орал, но меня никто не слышал, все праздновали выпускной. Разрываясь в истерике, я рыдал и срывал свой голос снова и снова, а Алёна продолжала смотреть мне в глаза. Она плакала, очень сильно плакала и взглядом умоляла меня о помощи. Медленно этот взгляд всё сильнее и сильнее охватывало безразличие. Словно с каждым ритмичным движением, Алёна погибала. Я сходил с ума, я ненавидел весь мир, я молил Господа о помощи, но не позволял себе отвернуться от её глаз. Я смотрел прямо на неё, видя как она умирает, и что самое ужасное, когда я увидел как струйка крови стекает по её упругому бедру, я почувствовал возбуждение. Это сломало меня. Я уже не пытался кричать, а лишь тихо плача смотрел в угасающие глаза своей возлюбленной. *** Я очнулся и осмотрелся вокруг. Утро, примерно 5 часов. Мой мозг отказывался вспоминать то, что произошло вчера. Мне казалось, что я просто уснул в парке. На холодной траве. Просто устал и поэтому лёг прямо тут. Да, именно так, именно так всё и произошло. Я смотрю влево, смотрю на дерево, вижу как что-то болтается. Смотрю и понимаю почему я тут проснулся. Петля сидит на шее моей любимой, словно галстук. Туда-сюда ветер раскачивает её обнаженное тело. Бездыханное тело, с засохшей струей крови между ног. Её взгляд нисколечки не изменился, всё такой же пустой, каким я его вчера запомнил. Неудивительно, что она решила всё закончить. Чувствую, что мой взгляд мало чем отличим от её. Страх смерти ушел, я схватил бутылку, что лежала рядом и разбив её о камень, я наконец перерезал себе вены на запястьях. Странно, я ничего не чувствую. Видимо, уже поздно рассчитывать на то, что почувствую какое-либо облегчение. Я смотрю на Алёну, на дерево под которым она висит. Гнездышко, птенцы. Это то же самое дерево, то же самое. Моё сердце снова начинает биться, слёзы наполняют мои глаза. Я ненавижу, я ненавижу этот мир, я ненавижу всё это, я ненавижу себя. Чтоб они все сдохли, чтоб они подохли в мучениях. Всё хорошее, всё то хорошее о чём говорила Алёна, всё оно существует в мире лишь для того, чтобы было что уничтожить и отобрать. Это несправедливо, это нечестно. Уничтожить, сровнять с землей. Всех и каждого. Нельзя позволять этому миру существовать, нельзя, нельзя, нельзя! Кто- либо, дайте мне сил чтобы уничтожить весь этот мир, всех и каждого. Чёрт, чёрт, чтоб вы все сдохли. Ярость расплывается по моему телу. Я смотрю на гнездышко, что располагается на ветке, рядом с Алёной. Я смотрю на него, смотрю чувствуя всю ненависть к этому миру. Я моргаю, закрывая свои глаза на несколько мгновений. Открыв их я вижу, как от птенцов остались лишь разодранные тела. Словно кто-то заставил их кровь вырваться прямо из-под кожи, из каждого органа, из каждой вены. Этим кем-то был я. Кровь больше не шла из моих запястий, а тело вдруг стало совершенно другим. Словно я никогда не падал, словно мой залитый кровью мозг наконец излечился. Недолго думая я встал на ноги, и мне было всё равно, что происходит, я знал только одно. Никто не уйдет от меня. Я сотру этот мир с лица земли. Двери приюта открываются с удара ноги. Большинство даже не успевая понять кто я, лишается своей жизни под давлением моего взгляда. Помещение превращается в кровавую баню, кучу разодранных на клочья тел падает на пол, а кровь окрашивает всё в багровый цвет. Их тут нет, где они? Я направляюсь во второе крыло. Дима тут как тут. Смотрит на меня испуганными глазами, ничего не понимая. Секунды мне достаточно на то, чтобы его ноги превратились в фарш, он стонет от боли и падает на пол, я медленно разрываю каждую жилку в его теле, наслаждаясь его страданием. Он дрожит, трясется в конвульсиях, теряя своё зрение, слух, и умоляя о пощаде теряет саму жизнь. Но он не главный виновник. Я отправляюсь в глубь комнаты, той самой в которой когда-то на меня набросилась толпа детей. В комнате сидел один единственный человек, остальных я быстро превратил в кучку жидкости, как только вошел. Бежать им было некуда, по какой то причине они и не пытались, видимо на подсознании осознавая, что пришёл их час. Антон сидел в углу и старался не смотреть на меня, его взгляд был устремлен куда-то вдаль. — Я много о чём думал вчера, но такого себе даже представить не мог, — произнёс он, царапая пол дрожащей рукой, ломая ногти, — сделай это, просто сделай. — Даже не надейся — сказал я и моргнув разорвал несколько важных сосудов возле его позвоночника. Боль была невероятной, но я всеми силами поддерживал его сознание, контролируя поток крови таким образом, чтобы он оставался в сознании. Он потерял какую либо способность двигаться, я сделал так, что он мог только смотреть. Теперь можно начать развлекаться. Первым делом я избавил его от бремени главы семьи, разорвав изнутри его мужское начало, а затем сделал так, что кровь начаал идти из каждого отверствия в его теле. Всеми силами я делал так, чтобы он смотрел и чувствовал, как из каждой дырки вытекает его жизнь, чтобы он чувствовал что мужчиной его назвать теперь невозможно и что самое главное, чтобы он не мог даже закричать в ужасе, дав своим эмоциям волю. Я хочу, чтобы они копились в нём и разрывали его, словно та кровь, которой я даю свободу сквозь плоть. Я оставил его наедине с собой, и так было понятно, что сейчас происходит в его голове, оставить его в одиночестве — хорошая идея. Я выхожу на улицу, чувствую, что по моим щекам стекает что-то теплое, прямиком из глаз. Не обращая никакого внимания, я иду дальше разрывая каждое живое тело на своём пути. Никто и не думает сопротивляться, и я словно кара Божья направляю на них свой гнев. Весь этот гнилой мир — ничто в нём не достойно существования, всё должно быть стерто, всё… — Эй, ты. — раздался голос непонятно откуда — да, я к тебе обращаюсь, Семён. Я развернулся в противоположную сторону, пытаясь найти источник голоса. Резко, я обнаружил, как оказался в какой-то ярко белой комнате. Хотя, вряд-ли это была комната, скорее это была просто белизна, непонятное белое пространство. Я не мог осознать, что оно из себя представляет. — Кто ты? Почему ты помешал мне стереть все с лица земли? — прозвучал наполненный болью вопрос. — Я тот, кто дал тебе такую возможность — ответил голос, что всё так же звучал непонятно откуда. — Г-господь? — с горечью и злостью спросил я. — Я бы не стал себя так называть… — спокойно ответил голос. Я уже ничему не удивлялся. Мне было всё равно, кто бы это не был. — За что? — спросил я, чувствуя, как слёзы обжигают мои щеки, — За что ты создал меня таким? За что ты заставил меня страдать? Почему ты отобрал даже то малое счастье что у меня было? Зачем ты создал мир, в котором нет такого света, что не существовал бы лишь для того, чтобы погаснуть? — Я понимаю твои чувства… Нет, не так, — поправил самого себя голос, — твои чувства ограничены моим пониманием. Называть меня создателем не совсем верно. Я лишь автор. Моими руками не было ничего создано. Мои ощущения были совсем не такими, какими их можно было себе представить всего неделю назад. Вместо ожидаемого шока, я ощутил лишь неописуемую пустоту. Я словно вмиг смог заглянуть внутрь себя и ничего там не увидел. Вот оно как? Я жил, я страдал и чувствовал нечто, отдалённо напоминавшее счастье, но всё это оказалось подделкой. Не чувствуя больше ничего, лишь одно мне хотелось спросить: — Что же тогда такое моя жизнь? — Сплошная чернуха, которую я написал из своей прихоти. Я мог сделать тебя другим, твой мир другим, но как видишь, всё написано так, как написано. — Но зачем? За что? — спросил я, чувствуя дрожь по всему телу. — Знаешь, мой мир очень похож на твой. Я бы сказал, что они похожи как две капли воды. Нет ни одного фактора, ни одной причины, по которой человек, вроде тебя, не мог бы родиться в моём мире. Все твои страдания — такая же неотъемлимая часть моего мира, как и твоего. Каждый день я спрашиваю непонятно у кого, почему он создал мир таким жестоким и грязным, зачем смешал всё светлое с болотом, и никто не может дать мне ответ. Проще сказать, что никто этот мир и не создавал, он сам таким получился. Это хорошо вписывается в ту боль, что преследует нас с рождения. Но и в твой мир это отлично вписывалось, а теперь ты стоишь тут и разговариваешь со мной — автором. Разве не удивительно? — Ты… ты мог бы всё это исправить… ты мог бы создать на бумаге мир намного лучше, ты мог исправить всё то, что гнилого видел в собственном мире. Почему… почему же ты этого не сделал? — Боюсь, мой ответ тебя разочарует. Я просто хотел высказаться. Поэтому, я лишь автор, а не Бог. — Высказаться? Что это вообще должно значить? — окончательно потеряв рассудок спросил я — Люди привыкли не думать о том, что их не касается. Боль, несправедливость, неизбежность, неотвратимость — всё это тщательно прячут, закапывают где-то глубоко, словно этого не существует, словно нет вещей в мире ужасней отца алкоголика. Принято делать вид, будто каждый может стать счастливым. Одарённые природой наивно полагают, что каждая тварь, осознавая свою мерзотность, обязательно найдет себе кого-то такого же уродливого и заживет как в сказке. Все живут так, будто другой стороны не существует, будто неизбежность лишь вымысел, а все проблемы решаемы. Они отрицают то, что является частью вселенной. Они отрицают твою жизнь, Семён. После этих слов я перестал осознавать происходящее. Я лишь молчал. Молчал и представлял взгляд Алёны. Её красивые, добрые глаза. Наконец снова ощутил как пульсирует мое сердце, разливая кровь по телу. По моим щекам покатились слёзы. Прости, прости меня. Я не должен был, не должен был сходить с ума. Ты бы очень сильно расстроилась если бы узнала. Всё не должно было так закончиться, не должно было. Я должен был беречь в своем сердце то малое добро, что ты в него вдохнула. — У тебя будет время обо всём подумать. — сказал Автор — Твоя история подходит к концу. Прости меня и прощай. Мне нет прощения, пусть даже весь мир отобрал у меня всё, не дав толком ничего, но последнее, то последнее счастье что у меня было я уничтожил собственными руками. Тот малый огонёк добра, та единственная часть Алёны, что осталась жива, жива в моей груди, я утопил её, утопил её в крови. Кровь, кровь, кровь. Её течение всё смоет. Её ручей принесёт меня к свободе. Да, свобода. Красный, темный, красный оттенок бросался в глаза. Всё вокруг меня словно таяло как багровый лёд, стекая по всему моему телу. Я задыхался этим красным цветом и словно все больше и больше погружался в свое сознание. Погружался в собственную кровь. Кровь, кровь, моя кровь. Теплая струя пульсирует во мне. Она быстро переливается по каждой артерии, каждой вене. Я жадно вгрызаюсь в собственное запястье, разрывая свою плоть я даю себе свободу. Я освобождаюсь, освобождая то, что внутри меня. Свобода хлещёт из разорванных артерий, я сам вытекаю вместе с ней. Наконец-то, словно научился дышать. Раз за разом я вгрызаюсь в свою руку, кровь не прекращает идти. Моё кровоизлияние никогда не остановится. Хочу истекать вечно, хочу освободиться от этих границ. Плоть — всего лишь клетка. Кровь — вот что наполняет меня, вот что есть я на самом деле. Вот что такое настоящее блаженство. Быть свободным. Я больше ни о чём не думаю, глаза застелила красная пелена, больше ничего не беспокоит меня. Моя кровь бесконечна, она появляется, независимо от того сколько капель я уже пролил. Плоть восстанавливается, как бы я не старался, эта противная корка появляется снова, и я ничего не могу поделать, кроме как продолжать вгрызаться в собственные конечности, чтобы освободиться. ***